Забытые Сны Вернера Херцога


В последние несколько дней я увлекся фильмами Вернера Херцога. Я посмотрел немного, но каждый фильм оставляет о себе двоякое впечатление: с одной стороны все ясно, как божий день, а с другой - всегда остается что-то такое едва уловимое, но непонятное и никак не вкладывающееся в общую картину.

Вот и сегодня произошло так же с фильмом Пещера Забытых Снов. Нет, я не буду агитировать вас идти на него, хотя с некоторыми из вас я бы хотел на него сходить.

Идея фильма сама по себе кажется простой: это рассказ о пещере, в которой обнаружены самые старые на сегодняшний день рисунки доисторического человека. Завораживающие кадры рисунков сменяются рассуждениями исследователей пещеры.

Но кадры, снятые Херцогом в пещере, та манера, с которой он их подает, благоговение, которое испытывают перед рисунками ученые и художники... А еще эта полуклирикальная музыка - создается впечатление, что пещера это храм, а пребывание в нем - религиозная служба.

И, может, потому что это первый его фильм, который я посмотрел в кинотеатре, у меня остался от него легкий такой осадок непонимания и вместе с ним некое ощущение, что упущено нечто важное. Точнее, что упущено главное послание, мысль режиссера.

Думаю, пойду еще как минимум один раз.

И, да, если вы смотрели, кто-нибудь может мне объяснить, что это за тема с крокодилами?

СПБЧ Оркестра 2008

Друзья!
Друзья!
Друзья!
Эй...
ЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЙ!
Есть здесь кто живой, друзья?
Живы ли мы?
Жива ли наша страсть к музыке, литературе и самовыражению?
Сожрала ли нас бездушная система?
Приходится вопить: ЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭЭ!
Есть кто живой?

Где музыка?
Вы что, ничего больше не слушаете?
Ничто больше не будоражит ваши, мать их так, сердца?
Неужто это конец?

Может, все вы слушали этот альбом и всячески восторгаетесь по нему - я не знаю. К черту - я даже не знаю, к кому обращаюсь.
Сейчас, когда за окном хлопья вулканического пепла мерными потоками накрывают темнеющую декабрьскую Москву, я поставил СПБЧ и, клянусь, я подумал, что мог бы и расплакаться. Я так обрадовался - подумал, что я еще умею плакать, хоть и не делал уже этого десять тысяч лет. Но нет.

как клокотание крови в пробитой груди.
как когда надеваешь капюшон и становится легче.
как туго натянутая леска.
как звенящая тишина в кабинетах юнеско.
как самый хрупкий кокон на свете.
как все обещания, что дали мне дети.
у меня было что-то похожее, но я это
как водитель катка планомерно закатал в асфальт,
как токарь-фрезеровщик расплавил на сто тысяч смальт,
как укладчик №3 закатал в пятьдесят консервных банок,
как доктор Картер залил йодом все двенадцать ранок,
как пилот вертолёта бросил наудачу в восьмёрке лопастей,
как гастарбайтер разбил кувалдой на тысячу частей,
как сутулый шахтёр раздробил отбойным молотком
и снова устроился водителем катка и в асфальт катком.

я перепробовал столько профессий
чтобы от этого избавиться.
и вот я теперь сижу в скафандре,
мне в скафандре не нравится.
но боюсь даже на орбите
никуда не денется это.

я перепробовал столько профессий
чтобы от этого избавиться.
и вот я теперь сижу в скафандре,
мне в скафандре не нравится.
но боюсь даже на орбите
никуда не денется это.

никуда не денется это.
никуда не денется это.
никуда не денется это.
это.


ЖИТЬ!